 |
Черные дыры в Российском Законодательстве 2002'4
|
|
|
Дезорганизация деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (проблемы законодательного регулирования)
Друзин А.И., к.ю.н., начальник УИН Минюста РФ по г. Москва, Чучаев А.И.,
д.ю.н., профессор
Московская государственная юридическая академия
В ст. 321 УК РФ данное преступление сформулировано как "применение насилия,
не опасного для жизни или здоровья осужденного, либо угроза применения насилия в
отношении его с целью воспрепятствовать исправлению осужденного или из мести за
оказанное им содействие администрации учреждения или органа
уголовно-исполнительной системы". Часть 2 данной статьи предусматривает
ответственность за то же деяние, если оно совершено "в отношении сотрудника
места лишения свободы или места содержания под стражей в связи с осуществлением
им служебной деятельности либо его близких", а часть третья в качестве
квалифицирующих признаков выделяет организованную группу и насилие, опасное для
жизни и здоровья.
Аналогичное преступление предусмотрено и в уголовном законодательстве ряда
зарубежных стран. Соответствующая уголовно-правовая норма расположена, как и в
Уголовном кодексе РФ, в главе о преступлениях против порядка управления либо в
главе о преступлениях против правосудия.
Так, в соответствии со ст. 410 УК Республики Беларусь, наказуемы действия,
выразившиеся в терроризировании осужденного с целью воспрепятствования его
исправлению или из мести за исполнение им общественной обязанности, либо в
нападении на представителя администрации следственного изолятора или иного места
лишения свободы, либо в организации преступной группировки, совершенные лицом,
отбывающим наказание в виде лишения свободы. Преступление считается
квалифицированным, если оно совершено лицом, осужденным за тяжкое или особо
тяжкое преступление либо допустившим особо опасный рецидив. Деяние отнесено к
преступлениям против правосудия и в описании имеет большое сходство со ст. 771
УК РСФСР 1960 г.
Почти такую же формулировку посягательства содержит и ст. 392 УК Украины,
также отнесенная к преступлениям против правосудия. В отличие от белорусского,
украинский законодатель вместо термина "группировка" использует термин "группа",
не указывает на цель и мотив совершения данного преступления, расширяет круг
субъектов преступления. К ним отнесены не только лица, отбывающие лишение
свободы, но и отбывающие наказание в виде ограничения свободы,
следовательно — иначе определяется и место совершения преступления. Закон не
предусматривает квалифицированных видов данного преступления.
Уголовный кодекс Грузии рассматриваемое преступление также считает
посягательством против правосудия, среди которых выделяет группу деяний,
направленных против исполнения судебных актов. Ст. 378 УК Грузии
("Воспрепятствование деятельности учреждений предварительного заключения или
учреждений, исполняющих наказания, или дезорганизация этой деятельности")
состоит из четырех частей. В ее первой части предусматривается ответственность
за неподчинение законному требованию сотрудника учреждения предварительного
заключения или учреждения, исполняющего наказания, или иное воспрепятствование
деятельности этого учреждения, или дезорганизацию этой деятельности. В части
второй данной статьи говорится о насилии в отношении лица, помещенного в
учреждение предварительного заключения или учреждение, исполняющее наказание, в
целях изменения им показаний или отказа от дачи показаний, а равно в целях
воспрепятствования осужденному в исполнении им гражданской обязанности. Как
видим, в этом случае ст. 378 УК Грузии частично перекликается со ст. ст. 302 и
309 УК РФ, предусматривающими ответственность за принуждение к даче показаний и
за подкуп или принуждение к даче показаний или уклонению от дачи показаний либо
к неправильному переводу.
Нападение на администрацию учреждения предварительного заключения или
учреждения, исполняющего наказания, либо создание в этих же целях преступной
группировки, или активное участие в такой группировке предусмотрены ч. 3 ст. 378
УК Грузии. В качестве квалифицирующего признака, отнесенного законодателем
только к деяниям, названным в третьей части данной статьи, указано совершение
преступления лицом, осужденным за тяжкое или особо тяжкое преступление.
Согласно ст. 311 Уголовного кодекса Латвии ("Нападение на администрацию места
лишения свободы и осужденных"), рассматриваемое преступление может быть
совершено одним из трех альтернативно указанных в законе деяний: а) создание
организованной группы лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, или б)
участие в такой группе с целью совершения нападения или применения иного насилия
в отношении администрации места лишения свободы или осужденных; в) нападение или
насилие в отношении указанных лиц. Преступление признается посягательством
против правосудия.
Как уже указывалось, законодательство ряда стран рассматриваемое деяние
относит к числу преступлений, посягающих на порядок управления. Например, угроза
применения насилия в отношении сотрудников уголовно-исполнительных учреждений и
следственных изоляторов, а также в отношении осужденного с целью
воспрепятствовать его исправлению или из мести за исполнение им общественной
обязанности, наказание за которую предусмотрена ст. 317 УК Азербайджана, не
признается преступлением против правосудия, а считается деянием против порядка
управления. Ответственность в законе дифференцирована в зависимости от вида
насилия (применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, или насилия,
опасного для жизни или здоровья, охватываются соответственно ч. 2 и 3 данной
статьи) и совершения данного преступления организованной группой (ч. 3).
В ст. 220 УК Узбекистана, как и в законодательстве Республики Беларусь, почти
буквально воспроизводится ст. 771 УК РСФСР 1960 г., при этом, однако,
уголовно-правовая норма помещена в гл. 15 "Преступления против порядка
управления". Квалифицирующими признаками в ч. 2 данной статьи указаны: 1)
совершение преступления особо опасным рецидивистом; 2) лицом, осужденным за
тяжкое или особо тяжкое преступление; 3) группой лиц.
Законодатель Республики Таджикистан пошел по пути создания двух
самостоятельных составов преступлений, посягающих на деятельность учреждений,
исполняющих судебные акты. В ст. 331 УК ("Воспрепятствование деятельности
учреждений, исполняющих наказания, и учреждений предварительного заключения")
криминализирована "угроза насилием в отношении работника учреждения,
исполняющего наказание, или работника учреждения предварительного заключения в
целях воспрепятствования нормальной деятельности этих учреждений". Применение в
тех же целях насилия, неопасного для жизни и здоровья, признано квалифицирующим
признаком. В качестве особо квалифицирующих признаков в ч. 3 данной статьи
указаны: совершение преступления с насилием, опасным для жизни и здоровья
человека, организованной группой и при особо опасном рецидиве.
Статья 332 УК Таджикистана ("Действия, дезорганизующие работу мест лишения
свободы") предусматривает ответственность за действия, совершенные лицом,
отбывающим наказание в местах лишения свободы, выразившиеся:
а) в терроризировании осужденных;
б) в нападении на представителей администрации мест лишения свободы;
в) в организации в этих целях группировок или в активном участии в их
деятельности.
Преступление влечет более строгое наказание, если оно совершено лицом,
осужденным за тяжкое или особо тяжкое преступление.
Сопоставление ст. ст. 331 и 332 УК Таджикистана показывает, что вторая статья
выделена по потерпевшему и субъекту преступления. Если в первом случае
ответственность несет любое лицо, а потерпевшим выступает работник учреждения,
исполняющего любой вид наказания, или работник учреждения предварительного
заключения, то во втором случае круг субъектов за данное деяние ограничен
лицами, отбывающими наказание в виде лишения свободы, соответственно
потерпевшими могут быть лишь представители администрации мест лишения свободы.
В законодательной практике зарубежных стран есть и иные решения. Например,
уголовное законодательство ФРГ предусматривает три преступления: сопротивление
служащему отдела исполнения наказаний (§ 113), сопротивление лицам, приравненным
к служащим отдела исполнения наказаний (§ 114) и мятеж заключенных (§ 121). Суть
первого преступления — сопротивление, применение насилия или нападение на
должностное лицо либо солдата бундесвера при выполнении ими служебных
обязанностей по исполнению законов, правовых предписаний, приговоров, решений
или распоряжений суда. Квалифицированный его вид предполагает особо тяжкий
случай, который, согласно закону, как правило, характеризуется тем, что: 1)
исполнитель или другой соучастник имеет при себе оружие с целью его применения
при совершении деяния; 2) лицо, совершая деяние, применяет при этом насилие, "в
результате чего для должностного лица или солдата бундесвера, исполняющего
наказание, создается опасность смерти или тяжкого вреда здоровью". В
соответствии с § 114 УК ФРГ к потерпевшим от аналогичных деяний отнесены лица,
имеющие права и исполняющие обязанности служащих полиции по исполнению наказания
или являющиеся вспомогательными чиновниками прокуратуры, не признаваемыми
должностными.
Мятеж, предусмотренный § 121 УК ФРГ, выражается в том, что заключенные,
которые собираются вместе, вооружившись:
1) принуждают служащего учреждения, другое должностное лицо или лицо,
осуществляющее надзор за заключенными, их социальное обслуживание или
проводившее следствие, либо нападают на них;
2) организуют, используя насилие, побег;
3) оказывают содействие для организации побега одному из мятежников или другому
заключенному.
К особо тяжким, наказываемым по ч. 3 указанного параграфа, относятся
практически те же случаи, что и по § 113. Единственное отличие заключается в
том, что в качестве отягчающего обстоятельства признается наличие не только
огнестрельного, но и другого вида оружия, если его применение предполагалось при
совершении данного деяния.
Согласно ст. 315 УК Китая, "совершение преступниками, в соответствии с
законом находящимися под арестом, любого из нижеперечисленных действий,
нарушающих порядок содержания под арестом (надзором), при отягчающих
обстоятельствах — наказывается лишением свободы на срок до трех лет:
1) избиение надзирателя;
2) организация нарушения порядка содержания под арестом (надзором) другими
арестованными;
3) учинение массовых беспорядков, нарушающих нормальный порядок содержания под
арестом (надзором);
4) избиение, применение телесных наказаний или принуждение третьих лиц к
избиению, применению телесных наказаний по отношению к другим арестованным".
Уголовный кодекс Польши берет под охрану личность осужденного. Физическое или
психическое издевательство над лицом, законно лишенным свободы, образует состав
преступления, предусмотренный § 1 ст. 247 УК РП. Особая жестокость действий
законодателем выделена в качестве квалифицирующего признака (§ 2).
Параграф 3 данной статьи фактически криминализирует специальный вид
халатности. К уголовной ответственности привлекается должностное лицо, которое
вопреки обязанности допускает совершение указанных в ст. 247 УК РП действий.
Общественная опасность преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ,
складывается из ряда обстоятельств. Во-первых, она обусловлена способом его
совершения: угрозы применения или применение насилия в отношении лица,
указанного в законе. Совершение подобных действий в учреждениях, обеспечивающих
изоляцию от общества, во-первых, способно повлечь не только нарушение их
нормальной деятельности и существенно осложнить оперативную обстановку, создать
негативную атмосферу, поколебать авторитет органов исполнительной системы,
поставить под сомнение возможности их администрации контролировать ситуацию, но
и, во-вторых, тем самым существенно снизить эффективность деятельности данных
органов и учреждений системы исполнения наказания по реализации стоящих перед
ними задач.
Определение объекта рассматриваемого преступления вызывает определенные
сложности, во многом обусловленные тем, что законодатель отнес его к деяниям,
посягающим на порядок управления. Дискуссии имели место и применительно к УК
РСФСР 1960 г., в котором ст. 771 была отнесена к так называемым иным
государственным преступлениям, систематизированным не по общности объекта, а
совершенно по иным основаниям, представлявшим собой "кодекс в кодексе".
В литературе предлагалось в качестве объекта данного преступления признавать:
"основы государственного управления и общественной безопасности"; "основы
советского государственного управления в области охраны общественного порядка";
"основы общественного порядка в исправительно-трудовых учреждениях"; "основы
государственного управления в области обеспечения нормальной деятельности
исправительно-трудовых учреждений". Эти и другие подобные позиции подвергались
основательной критике. Во-первых, указывалось, что основы любых общественных
отношений в любой области деятельности не могут выступать непосредственным
объектом преступления. Во-вторых, отмечалась безосновательность отнесения к
объекту преступления, предусмотренного ст. 771 УК РСФСР, общественного порядка и
государственного управления.
В то же время почти все авторы, касавшиеся рассматриваемого вопроса,
указывали еще на одно общественное отношение, которому причиняется ущерб данным
посягательством. Так, с точки зрения М.А.Ефимова, "действия, дезорганизующие
работу исправительно-трудовых учреждений, имеют повышенную общественную
опасность, так как грубо нарушают нормальную деятельность этих учреждений".
В.С. Прохоров и И. И. Солодкин подчеркивали, что особая общественная опасность
действий, дезорганизующих работу исправительно-трудовых учреждений, заключается
в том, что лица, их совершившие, в наиболее опасных формах активно
противодействуют нормальной деятельности исправительно-трудовых учреждений по
исправлению и перевоспитанию осужденных.
"Нельзя не заметить противоречивость такой позиции: с одной стороны,
признается, что вред причиняется одним общественным отношениям, а с другой — в
качестве непосредственного объекта посягательства называются иные".
Это противоречие особенно заметно у В. А. Владимирова. Он при объединении
иных государственных преступлений по группам определил непосредственный объект
преступления по ст. 771 УК РСФСР как основы государственного управления в
области охраны безопасности и правопорядка, а потом указал, что "объектом
данного преступления является нормальная деятельность исправительно-трудового
учреждения по исправлению и перевоспитанию осужденных", а общественная опасность
описанных в законе деяний состоит в том, что "… они серьезно препятствуют
нормальной работе мест лишения свободы, грубо нарушают процесс исправления и
перевоспитания осужденных". Таким образом, ученый прямо назвал сразу два
совершенно различных по своему содержанию объекта преступного посягательства.
Но уже в то время некоторые специалисты полагали, что при определении
указанного элемента дезорганизации деятельности исправительно-трудовых
учреждений следует исходить не из места уголовно-правовой нормы (в силу
различных обстоятельств она может оказаться в чужеродном "поле") в системе
Особенной части Уголовного кодекса, а сущностной характеристики деяния, его
социальной направленности. Так, М. И. Ковалев считал, что непосредственным
объектом преступления, предусмотренного ст. 771 УК РСФСР, "…всегда и неизбежно
выступает нормальная деятельность исправительно-трудовых колоний.., ибо это
преступление во всех случаях прежде всего направлено на дезорганизацию их
деятельности".
Е. В. Ворошилин, Б. В. Здравомыслов и А. В. Кладков также называют
непосредственным объектом данного преступления "правильную деятельность
исправительно-трудовых учреждений". М.П.Михайлов предпринял попытку дать его
развернутое определение. Он писал: "…Действия, дезорганизующие работу
исправительно-трудовых учреждений, нарушают нормальную деятельность мест лишения
свободы (тюрем, исправительно-трудовых колоний различного типа), на которые …
государством возложена задача по исправлению и перевоспитанию осужденных на
основе их участия в общественно полезном труде".
Использование указанными авторами достаточно неопределенных по своему
содержанию понятий "правильная деятельность", "нормальная деятельность" вряд ли
было удачным, поскольку функционирование мест лишения свободы осуществлялось по
различным направлениям, многие из которых не охранялись уголовным законом. На
это обстоятельство обратил внимание П. Ф. Тельнов, конкретизировавший указанные
понятия, отметив, что рассматриваемое преступление посягает на "правильную
деятельность исправительно-трудовых учреждений по исправлению и перевоспитанию
осужденных".
В настоящее время также наблюдается большой разброс мнений по объекту
преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ. В целом можно сказать: вектор
позиций зависит от того, что кладется в основу его определения. Одни авторы
исходят из законодательной принадлежности этого деяния к посягательствам против
порядка управления; другие — из сущности деяния, его социальной направленности,
причин криминализации и фактического содержания нарушаемых преступлением
общественных отношений; третьи — пытаются, на наш взгляд, найти компромисс между
легальным решением вопроса и сутью преступления, мотивацией его совершения.
Так, М. П. Журавлев видовым объектом анализируемого преступления считает
нормальную управленческую деятельность органов государственной власти и местного
самоуправления и относит его к группе посягательств, которая им названа так же,
как и указанный объект. Однако при этом он непосредственный объект преступления,
предусмотренного ст. 321 УК РФ, не "привязывает" к видовому, определяя его
достаточно аморфно: "нормальная деятельность мест лишения свободы и мест
содержания под стражей". По сути также раскрывает его содержание А. В. Галахова.
О нормальной деятельности как непосредственном объекте данного преступления
говорит З. А. Незнамова.
На наш взгляд, противоречиво, непоследовательно устанавливается круг
общественных отношений, терпящих урон при дезорганизации нормальной деятельности
учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, В. С. Комиссаровым. Им, как нам
представляется, допускается та же самая ошибка, на которую мы обращали внимание,
анализируя взгляды специалистов на объект преступления по ст. 771 УК РСФСР.
"Объектом преступления, — пишет В. С. Комиссаров, — является нормальная
деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества". В то же время,
характеризуя общественную опасность рассматриваемого деяния, он вполне
обоснованно подчеркивает, что она заключается не только в нарушении нормальной
деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества, что препятствует
реализации целей наказания, но и в том, что нарушается безопасность сотрудников
соответствующих учреждений и осужденных, отбывающих наказание в виде лишения
свободы. Но в этом случае логично предположить: во-первых, объектом
преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ, является не просто нормальная
деятельность учреждений уголовно-исполнительной системы, а деятельность по
реализации целей наказания; во-вторых, коль скоро нарушается безопасность лиц,
указанных в законе, то тогда это двухобъектное преступление, где вторым объектом
выступает здоровье человека.
Но главное даже не в этом. В данном случае непосредственный объект не
согласуется с видовым. Последний автором определяется как нормальная
деятельность органов власти и местного самоуправления, понимаемая в виде
складывающихся между органами управления и гражданами отношений по поводу
осуществления первыми — распорядительных, административных функций и
подчиненности, обязательности исполнения и дисциплины — вторыми.
Но соответствует ли этому утверждению законодательное описание
рассматриваемого преступления? О подчиненности, дисциплине и т.д. можно говорить
лишь применительно к ч. 2 ст. 321 УК РФ, где речь идет о насилии в отношении
сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей. Но ничего
этого нет между осужденными, когда один из них путем применения насилия
воспрепятствует исправлению другого (ч. 1). Одним словом, законодательная
характеристика преступления и определение видового и непосредственного объектов,
даваемое В. С. Комиссаровым, не согласуются между собой.
Представляется, что недостаточно точен в установлении круга нарушаемых
общественных отношений преступлением, предусмотренным ст. 321 УК РФ, Н. Г.
Иванов. Из числа всех преступлений против порядка управления по
непосредственному объекту он выделяет группу деяний, посягающих на субъектов
управленческой деятельности, куда включает и дезорганизацию деятельности
учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества. Но если это так, то тогда
непосредственным объектом может быть нечто другое, а не нормальная деятельность
указанных учреждений, на что автор указывает уже относительно данного
конкретного преступления. Кроме того, по нашему мнению, посягательство на
субъекта управленческой деятельности — это способ совершения преступления.
Недаром же сам Н. Г. Иванов в качестве дополнительного непосредственного объекта
называет здоровье потерпевшего, указанного в законе. Эта позиция согласуется с
учением о двухобъектных преступлениях.
На наш взгляд, все попытки определения объекта преступления, предусмотренного
ст. 321 УК РФ, исходя из места уголовно-правовой нормы в системе Особенной
части, без учета социальной сути деяния, его общественной опасности, оказались
неудачными. При установлении круга соответствующих общественных отношений, а на
этой основе — принадлежности данного посягательства к определенному виду
преступлений, следует исходить из сущности деятельности учреждений,
обеспечивающих изоляцию от общества, мотива и цели преступного поведения ("с
целью воспрепятствования исправлению осужденного или из мести за оказанное им
содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной
системы" — ч. 1 ст. 321 УК РФ; "в связи с осуществлением им служебной
деятельности" — ч. 2 данной статьи).
Решение проблемы представляет определенную сложность и, в первую очередь, в
связи с тем, что сама уголовно-правовая норма достаточно противоречива. В
заголовке ст. 321 УК РФ говорится о дезорганизации деятельности учреждений,
обеспечивающих изоляцию от общества. Если исходить из данной посылки, то для
определения объекта необходимо установить эти учреждения, определить задачи,
стоящие перед ними, и на этой основе очертить круг общественных отношений,
взятых под охрану уголовным законом. Но, как известно, название статьи при
толковании сущности уголовно-правового запрета имеет лишь ориентирующий
характер. Сам запрет изложен в диспозиции нормы. Основываясь на этом положении,
мы должны констатировать: заголовок статьи по своему содержанию уже ее части
первой, поскольку в ней говорится вообще об учреждениях или органах
уголовно-исполнительной системы без каких-либо ограничений, а не только решающих
задачи изоляции лиц от общества.
Противоречия существуют и между различными частями анализируемой статьи. В ч.
2 ст. 321 УК РФ, начинающейся со слов "деяния, предусмотренное частью первой
настоящей статьи", действие закона, тем не менее, ограничено местами лишения
свободы и местами содержания под стражей.
Эти и некоторые другие сложности в толковании закона, на наш взгляд, в том
числе обусловлены и внесенными изменениями в редакцию данной статьи Федеральным
законом от 9 марта 2001 г. № 25-ФЗ. Первоначально в ч. 1 ст. 321 УК РФ
говорилось: "Угроза применения насилия в отношении сотрудника места лишения
свободы или места содержания под стражей, а также в отношении осужденного с
целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за исполнение им
общественной обязанности". Последующие две части статьи корреспондировались с
данной формулировкой. Как видим, с одной стороны, закон, несомненно, улучшился,
в нем теперь отражены мотивы насилия, совершаемого в отношении сотрудника
соответствующего учреждения, что делает норму более конкретной, позволяет
отграничивать смежные и сходные посягательства от дезорганизации деятельности
данных учреждений, с другой — породил проблемы и, в первую очередь, установления
объекта преступления.
Статья 16 УИК РФ, говоря об учреждениях и органах, исполняющих наказание, не
дает их определения, а лишь перечисляет, какое наказание кем исполняется. Такими
учреждениями и органами являются: суды, учреждения уголовно-исполнительной
системы, специальные дисциплинарные воинские части, командование гарнизонов,
командование воинских частей.
К исполнению наказаний также привлекаются: а) администрации организаций, в
которых работают осужденные; б) учреждения и органы, правомочные аннулировать
разрешение на занятие соответствующей деятельностью; в) должностные лица и
соответствующие органы, ранее присвоившие осужденным звание, классный чин или
наградившие государственной наградой. К учреждениям и органам, исполняющим
наказание, они не относятся, поскольку реализация наказания, во-первых, не
является их основной задачей, для них это дополнительная функция, они создаются
и осуществляют уставную деятельность ради достижения иных целей; во-вторых, ими
исполняются не какие-либо определенные виды наказаний, что характеризует
соответствующие учреждения и органы, а наказания в отношении конкретных лиц.
Следовательно, их деятельность исключается из уголовно-правовой охраны ст. 321
УК РФ.
Думается, это утверждение верно и по существу. Насилие, совершаемое в
отношении сотрудника/работника организации в связи с исполнением приговора, не
способно дезорганизовать деятельность такой организации (например, в связи с
лишением специального звания).
Не может быть объектом рассматриваемого преступления и деятельность суда по
исполнению приговора, по которому в виде наказания назначен штраф, конфискация
имущества или лишение специального, воинского или почетного звания, классного
чина и государственных наград. Она охраняется ст. 296 УК РФ, отнесенной к
преступлениям против правосудия.
Лица, отбывающие наказание в дисциплинарной воинской части, осужденные к
аресту или к ограничению по военной службе, остаются военнослужащими, на них
распространяются уставы Вооруженных Сил. В связи с этим действия указанных лиц
охватываются нормами гл. 33 "Преступления против военной службы" и не могут
квалифицироваться по ст. 321 УК РФ.
Учреждения уголовно-исполнительной системы предназначены для исполнения
наказаний в виде: лишения права занимать определенные должности или заниматься
определенной деятельностью, обязательных работ, исправительных работ,
ограничения свободы, ареста, лишения свободы и смертной казни (ч. 14 ст. 16 УИК
РФ).
Осужденные к ограничению свободы отбывают наказание в исправительных центрах
(ст. 47 УИК РФ). Они не относятся к учреждениям, обеспечивающим изоляцию от
общества. Осужденные к ограничению свободы или осужденные, которым это наказание
назначено в порядке замены иного вида наказания, следуют к месту отбывания
наказания самостоятельно. В случае замены оставшегося срока наказания в виде
лишения свободы на ограничение свободы осужденные освобождаются из-под стражи
(ст. 48 УИК РФ). Во время отбывания наказания им может быть разрешено проживание
с семьей на арендованной и собственной жилой площади и т. д. (ст. 50 УИК РФ).
Таким образом, возникла коллизия: если судить по названию ст. 321 УК РФ, то
дезорганизация деятельности исправительных центров не охватывается данной
уголовно-правовой нормой, поскольку они не предназначены для обеспечения
изоляции лиц от общества; если же исходить из буквального содержания ч. 1 этой
статьи, то совершенные деяния следует квалифицировать как дезорганизацию
деятельности учреждения уголовно-исполнительной системы при условии, что
применение насилия или угроза применения насилия осуществлялась в отношении
осужденного из мести. Такие же действия в отношении сотрудника исправительного
центра исключают подобную юридическую оценку, т. к. в ч. 2 ст. 321 УК РФ круг
потерпевших ограничен сотрудниками мест лишения свободы и мест содержания под
стражей.
Наказание в виде обязательных работ исполняется уголовно-исполнительной
инспекцией по месту жительства осужденного. Она также относится к учреждениям
уголовно-исполнительной системы.
Арест как вид наказания отбывается по месту осуждения в арестных домах (ст.
68 УИК РФ). Осужденные в этом случае содержатся в условиях строгой изоляции, на
них распространяются условия, установленные уголовно-исполнительным
законодательством для осужденных к лишению свободы, отбывающих наказание в
тюрьме общего режима (ст. 69 УИК РФ). Следовательно, арестные дома и относятся к
учреждениям уголовно-исполнительной системы, и обеспечивают изоляцию лиц от
общества.
Осужденные к лишению свободы отбывают наказание в исправительных учреждениях
(ст. 73 УИК РФ). К ним относятся: колонии-поселения, исправительные колонии,
воспитательные колонии, тюрьмы, лечебные исправительные учреждения. Следственные
изоляторы выполняют функции исправительных учреждений в отношении осужденных,
оставленных для выполнения работ по хозяйственному обслуживанию (ст. 74 УИК РФ).
Возникает вопрос об отнесении к учреждениям, обеспечивающим изоляцию от
общества, колоний-поселений. Юридическая природа данного вида колоний
дуалистична. С одной стороны, она предназначена для отбывания наказания в виде
лишения свободы, суть которого состоит в изоляции осужденного от общества. С
другой стороны, в колониях-поселениях осужденные содержатся без охраны, в часы
от подъема до отбоя пользуются правом свободного передвижения, им может быть
разрешено проживание вне колонии на арендованной или собственной жилой площади и
т. д. (ст. 129 УИК РФ).
Таким образом, это учреждение по своей сути не обеспечивает изоляцию от
общества лиц, осужденных к лишению свободы, хотя сущность наказания говорит об
обратном.
На наш взгляд, исходя из формулировки ч. 1 ("…содействие администрации
учреждения") и ч. 2 ("место лишения свободы") ст. 321 УК РФ, деятельность
колонии-поселения также охраняется рассматриваемой уголовно-правовой нормой.
Согласно ст. 184 УИК РФ, осужденный к смертной казни должен содержаться в
одиночной камере в условиях, обеспечивающих его усиленную охрану и изоляцию.
Резюмируя изложенное, можно сделать вывод: в соответствии с
уголовно-исполнительным законодательством к учреждениям уголовно-исполнительной
системы относятся уголовно-исполнительные инспекции, исправительные центры,
арестные дома и исправительные учреждения, из них два последних обеспечивают в
том числе и изоляцию от общества.
В соответствии со ст. 5 закона РФ "Об учреждениях и органах, исполняющих
уголовные наказания в виде лишения свободы" уголовно-исполнительная система,
наряду с учреждениями, исполняющими наказание, включает территориальные и
центральные органы управления уголовно-исполнительной системой.
Таким образом, исходя из законодательного описания преступления в ч. 1 ст.
321 УК РФ, насилие в отношении осужденного не ограничено ни видом учреждения, ни
органом уголовно-исполнительной системы. На наш взгляд, буквальное толкование
уголовно-правовой нормы в данном случае вступает в противоречие с сущностью
уголовно-правового запрета. Основная идея законодателя была, думается, вынесена
в заголовок статьи. Вряд ли можно говорить о дезорганизации деятельности
уголовно-исправительной инспекции при конфликте между двумя осужденными,
отбывающими наказание в виде исправительных работ на предприятии. Думается, речь
должна идти только о деятельности исправительных учреждений и арестных домов,
однако это обстоятельство надо адекватно отразить в законе. В то же время
полагаем, что указание в ст. 321 УК РФ на оказание содействия администрации
органа уголовно-исполнительной системы как мотив совершения рассматриваемого
преступления может быть в законе сохранено. Дело в том, что, в силу специфики
деятельности исправительных учреждений осужденный вступает в контакты не только
с администрацией указанного учреждения, но и с сотрудниками органа управления
исправительного учреждения, оказывая им содействие, в частности, при проведении
оперативной работы среди лиц, содержащихся в колониях.
Определив круг отношений, взятых под охрану уголовным законом, перейдем к
анализу их сущности. Только таким образом, на наш взгляд, можно определить
объект преступления, предусмотренного ст. 321 УК РФ.
Поскольку речь идет о деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от
общества, нужно раскрыть содержание этой деятельности.
Уголовно-исполнительное законодательство оперирует двумя понятиями:
"исполнение" и "отбывание" наказания (ч. 2 ст. 1 и ч. 2 ст. 2 УИК РФ). Они
отражают единый процесс реализации наказания в учреждениях
уголовно-исполнительной системы. Первое понятие относится к деятельности
указанных учреждений, которые обязаны реализовать весь комплекс правоограничений,
предусмотренных наказанием, обеспечить осуществление предоставляемых осужденным
прав и выполнение ими возложенных на них обязанностей. Понятие "отбывание"
относится к осужденным, которые должны на основании приговора суда, в
соответствии с положениями уголовно-исполнительного законодательства, выполнять
возложенные на них обязанности, воздерживаться от действий, запрещенных нормами
права, осуществлять свои права.
Деятельность уголовно-исполнительной системы, согласно ст.1 УИК РФ,
направлена на достижение цели исправления осужденных и предупреждения совершения
новых преступлений как осужденными, так и иными лицами.
Из этого можно сделать вывод, что преступление, предусмотренное ст. 321 УК
РФ, нарушает не просто нормальную деятельность учреждения
уголовно-исполнительной системы, а те ее составляющие, которые направлены на
достижение целей и задач правосудия. Именно это обстоятельство, на наш взгляд,
было положено в основу криминализации рассматриваемого деяния.
Иначе говоря, имеет место воспрепятствование исполнению приговора в
соответствии с условиями, регламентированными уголовно-исполнительным
законодательством.
Аналогичная ситуация складывается и при насилии в отношении сотрудника места
содержания под стражей. В этом случае терпит урон деятельность следственных
изоляторов, осуществляемая в соответствии с целями и задачами, установленными
Федеральным законом от 15 июля 1995 г. "О содержании под стражей подозреваемых и
обвиняемых в совершении преступлений".
Следовательно, и в том, и в другом случае нарушаются интересы правосудия,
понимаемого в широком смысле слова — как деятельности суда и органов следствия,
дознания, прокуратуры, а также органов, исполняющих судебные акты, по реализации
целей и задач правосудия. Объединяет их то, что нарушается судебный акт:
приговор или постановление либо определение суда об избрании в качестве меры
пресечения заключения под стражу. В этом случае надо признать, что преступление,
предусмотренное ст. 321 УК РФ, оказалось ошибочно интегрированным в главу о
преступлениях против порядка управления. В силу указанных причин оно относится к
посягательствам против интересов правосудия и, стало быть, его место в гл. 31, а
не в гл. 32 УК РФ.
В связи с этим, как было сказано выше, надо признать обоснованной позицию
стран, в которых рассматриваемое преступление отнесено к числу посягательств
против правосудия (Республика Беларусь, Грузия, Латвия, Украина).
Исходя из непосредственного объекта рассматриваемого преступления, его надо
отнести к числу деяний, посягающих на отношения по реализации судебного акта. В
эту группу также входят следующие преступления: незаконные действия в отношении
имущества, подвергнутого описи или аресту либо подлежащего конфискации (ст. 312
УК РФ); побег из места лишения свободы, из-под ареста или из-под стражи (ст. 313
УК РФ); уклонение от отбывания лишения свободы (ст. 314 УК РФ) и неисполнение
приговора суда, решения суда или иного судебного акта (ст. 315 УК РФ). Их
интеграция объясняется следующими моментами: все они в целом посягают против
правосудия; характеризуются общностью специфических признаков: будучи
направленными против правосудия, нарушают общественные отношения,
урегулированные нормами права, обеспечивающие исполнение судебного акта
(преступление, предусмотренное ст. 321 УК, характеризуется крайней формой
воспрепятствования исполнению судебного акта — совершением насилия или угрозой
применения насилия); в) как правило, совершаются субъектом, на котором лежит
специальная правовая обязанность, или по его инициативе.
Включение рассматриваемого деяния в гл. 31 УК РФ потребует, на наш взгляд,
некоторой перегруппировки названных выше преступлений, включенных в одну группу.
Первым следует указать преступление, предусмотренное ст. 321 УК РФ, затем — ст.
ст. 313 — 315 УК РФ. Преступление, предусмотренное ст. 312 УК, как частный
случай неисполнения судебного акта целесообразно поместить после ст. 315 УК РФ.
Такая последовательность будет, на наш взгляд, не только логичной, учитывающей
взаимные связи уголовно-правовых норм, включенных в единую группу, но и отразит
общественную опасность преступлений.
Деяние, предусмотренное ст. 321 УК РФ, относится к числу двухобъектных.
Вторым непосредственным объектом выступает здоровье потерпевших, указанных в
законе. Вопреки мнению некоторых авторов, жизнь осужденного, сотрудника мест
лишения свободы, их родных данной уголовно-правовой нормой не охраняется.
Нарушается соотношение объектов при отнесении к дополнительному объекту и
личности потерпевшего. В этом случае в одной плоскости оказываются
разноуровневые правовые явления. Как известно, личность характеризует родовой, а
не непосредственный объект посягательства.
Некоторые криминалисты вообще считают, что деяния подобного рода направлены
на интересы личности, жизнь, здоровье и достоинство представителя власти.
А. В. Наумов поставил вопрос шире. По его мнению, теория объекта преступления
как общественных отношений уже "не срабатывает" и подлежит пересмотру. Особенно
это относится к преступлениям, так или иначе затрагивающим личность.
Примерно в этом же ключе рассуждает А. А. Тер-Акопов. Он считает, что
признание приоритета человека над иными социальными ценностями требует нового
понимания объекта уголовно-правовой охраны. Определение объекта как системы
общественных отношений делает личность подчиненной этим отношениям, что, как
полагает автор, противоречит указанному выше исходному положению. Человек всегда
должен признаваться самостоятельным объектом преступного посягательства; по сути
это всегда основной объект уголовно-правовой защиты.
Наиболее радикальную позицию в этом вопросе занимает Г.П.Новоселов. По его
мнению, "… г) объектом любого преступления, а не только направленного против
личности, являются люди, которые в одних случаях выступают в качестве отдельных
физических лиц, в других — в виде некоторого множества лиц, имеющих или не
имеющих статус юридического лица, в-третьих, — в виде социума (общества);
д) не только объектом каждого преступления, но и каждым объектом (многообъектного)
преступления выступают люди — индивиды или их малые или большие группы;
е) в отличие от фигуры потерпевшего от преступления, возникающей в результате
совершения посягательства и фиксирующей сам факт нанесения какого-либо вреда
людям, характеристика объекта преступления — это определение того, против кого
преступление совершено".
В двухобъектных преступлениях каждый из объектов в отдельности самостоятельно
защищается уголовным правом. Будучи объединенными вместе, они образуют
качественно новый состав преступления. При этом первый объект отражает сущность
общественно опасного посягательства, его социальную направленность. Ради охраны
именно этого объекта и принимается соответствующая уголовно-правовая норма;
законодатель имеет целью защиту этих общественных отношений, нарушаемых в том
числе и путем причинения вреда личности, вовлеченной в эти отношения. Таким
образом, второй объект выступает необходимым компонентом преступлений подобного
рода. "Дополнительный объект в таких составах преступления является
обязательным, его наличие в значительной степени усиливает характер и степень
общественной опасности посягательства. Однако он не находится в одной плоскости
с родовым объектом, таким образом, основной и дополнительный объекты выделяются
не по важности защищаемых отношений, а в зависимости от его принадлежности к
родовому объекту". От себя добавим: наличие дополнительного объекта преступления
зависит и от механизма преступного посягательства.
Повышенная общественная опасность преступлений, где дополнительным объектом
выступает жизнь или здоровье человека, не свидетельствует о привелигированной
охране отдельных категорий граждан, как считают некоторые специалисты. Вряд ли
можно согласиться и с утверждением А.А. Тер-Акопова о том, что определение в
уголовном законе более строгих санкций за посягательства на представителей
власти принижает статус личности по отношению к государственному статусу и
является отказом в реализации провозглашенной идеи гуманизма.
На наш взгляд, при решении вопроса надо иметь в виду, что, причиняя вред
сотруднику места лишения свободы или места содержания под стражей, виновный
посягает не на частное лицо, а на представителя власти, вовлеченного в
соответствующие общественные отношения. От имени власти данное лицо и действует,
выполняя свои функции, определенные законодательством. "Такая постановка
вопроса, — обоснованно, на наш взгляд, подчеркивает П.В.Замосковцев, — не
означает усиленной охраны законом личных интересов определенной категории лиц в
нашей стране и отрицание равенства всех перед законом".
Повышенная санкция за описанные в законе действия по отношению к осужденному
объясняется по существу тем же: виновный, совершая в отношении его насилие или
угрожая его применением, нарушает две группы общественных отношений. В связи с
этим возрастает и общественная опасность содеянного, она как бы складывается из
опасности, вытекающей: а) из дезорганизации деятельности соответствующих
учреждений и б) нарушения неприкосновенности личности. Санкция, выступая
качественно-количественным отражением общественной опасности, учитывает эти
моменты, исходит из "совокупной" общественной опасности посягательства.
Признание в качестве единственного объекта рассматриваемого и иных подобного
рода преступлений личность (человека) таит в себе большую опасность для
правоприменителя. Оно ведет к нивелированию различий между рядом преступлений, в
частности исчезают характерные отличия, присущие преступлениям против личности и
некоторым преступлениям против государственной власти, против правосудия, против
порядка управления, против военной службы. В этом случае аннулируется
уголовно-правовое значение мотивации деяния, обусловившей "… причинение вреда
личности не как таковой, а постольку, поскольку она … реализует предусмотренные
законом права и обязанности; не учитывается цель посягательства…".
В ч. 1 ст. 321 УК РФ в качестве потерпевшего назван осужденный. Согласно ст.
47 УПК РФ, осужденным именуется обвиняемый, в отношении которого вынесен
обвинительный приговор. Однако некоторые специалисты не учитывают данного
обстоятельства и необоснованно расширяют круг потерпевших. Так, В. Г. Беляев
относит к их числу и лиц, содержащихся под стражей в порядке меры пресечения.
Посягательства на подозреваемых и обвиняемых, содержащихся под стражей, не
подпадают под признаки дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих
изоляцию от общества, а подлежат квалификации по соответствующим статьям о
преступлениях против личности.
Не согласуется с законодательным описанием преступления и утверждение И. В.
Шмарова о том, что законодатель "не определяет вид наказания, к которому должно
быть осуждено указанное лицо". Круг видов наказаний применительно к
рассматриваемому преступлению ограничен в ст. 321 УК РФ указанием на учреждения
и органы уголовно-исполнительной системы.
В законе говорится об угрозе или насилии в отношении осужденного с целью
воспрепятствовать его исправлению. Таким образом, речь в законе не идет о
характеристике потерпевшего, как полагают некоторые специалисты. Например,
З.А.Незнамова потерпевшим предлагает считать осужденного, вставшего на путь
исправления. Как известно, такую формулировку содержала ст. 771 УК РСФСР, что
вызывало в литературе ее неоднозначную оценку. На наш взгляд, назначение закона
заключается не только в том, чтобы оградить от преступного воздействия лиц, уже
вставших на путь исправления, но и обеспечить защиту осужденных, желающих вести
правопослушный образ жизни, выполнять все режимные требования, порвать с
преступными традициями и моралью. Кстати сказать, именно на этом этапе более
важно гарантировать безопасность лица, так как осужденный еще только делает
первые шаги по пути своей ресоциализации.
По ч. 2 ст. 321 УК РФ потерпевшими выступают две категории лиц: а) сотрудник
места лишения свободы; б) сотрудник места содержания под стражей.
Общая часть Уголовного кодекса не знает понятия "места лишения свободы", в
ней используются понятия "колония" (ст. 56 УК РФ) либо "исправительные колонии"
(ст. 58 УК РФ). Уголовно-исполнительный кодекс оперирует понятием "учреждения и
органы, исполняющие наказание".
Этот термин встречается лишь в заголовке ст. 73 УИК РФ ("Места лишения
свободы") и означает место дислокации исправительного учреждения. Поэтому
использование термина "места лишения свободы" в совершенно ином контексте в ст.
321 УК РФ, на наш взгляд, является некорректным.
Кроме того, понятие "места лишения свободы" не корреспондируется ни с
понятием "учреждения, обеспечивающие изоляцию от общества", содержащимся в
заголовке статьи, ни тем более — с понятием "учреждения и органы уголовно
исполнительной системы", указанным в ее первой части.
На наш взгляд, в законе речь должна идти о потерпевшем — сотруднике
учреждений и органов исполнительной системы (либо, по терминологии
уголовно-исполнительного законодательства,— сотруднике уголовно-исполнительной
системы).
Согласно ст. 24 Закона РФ от 21 июля 1993 г. № 5473-1 "Об учреждениях и
органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы" (с изм. и доп.
от 15 июня 1996 г., 13 апреля 1998 г., 21 июля 1998 г.), сотрудниками
уголовно-исполнительной системы признаются лица, имеющие специальные звания
сотрудников уголовно-исполнительной системы. Данное понятие не подлежит
расширительному толкованию. Поэтому нельзя согласиться с утверждением А.С. Никифорова
о том, что потерпевшим может быть "и неаттестованный сотрудник такого учреждения
(например, медицинский работник), и любое другое лицо, осуществляющее в таком
учреждении по договору трудового найма или на иной нормативной основе те или
иные служебные функции".
Сотрудники уголовно-исполнительной системы и работники этой системы
отличаются друг от друга комплексом прав и обязанностей. Первые обладают
контрольными и надзорными функциями в отношении осужденных, на них возлагается
задача обеспечения деятельности учреждений и органов уголовно-исполнительной
системы в соответствии с ее целями, реализуют комплекс мер
исправительно-трудового воздействия, организуют режим отбывания наказания, они
являются ответственными за обеспечение изоляции от общества.
Работники уголовно исполнительной системы, не относящиеся к числу
сотрудников, не могут быть потерпевшими от рассматриваемого преступления. В
случае посягательства на их жизнь или здоровье деяние квалифицируется по статьям
о преступлениях против личности.
Местами содержания под стражей, согласно ст. 7 Федерального закона от 15 июля
1995 г. № 103-ФЗ "О содержании под стражей подозреваемых и обвиняемых в
совершении преступлений" (с изм. от 21 июля 1998 г.), являются:
- следственные изоляторы уголовно-исполнительной системы Министерства
юстиции Российской Федерации;
- следственные изоляторы органов федеральной службы безопасности;
- изоляторы временного содержания подозреваемых и обвиняемых органов
внутренних дел;
- изоляторы временного содержания подозреваемых и обвиняемых Пограничных
войск Российской Федерации.
В случаях, предусмотренных законом, местами содержания под стражей
подозреваемых и обвиняемых могут являться учреждения уголовно-исполнительной
системы Министерства юстиции РФ, исполняющие уголовное наказание в виде лишения
свободы, и гауптвахты.
Если задержание по подозрению в совершении преступления осуществляется в
соответствии с уголовно-процессуальным законодательством капитанами морских
судов, находящихся в дальнем плавании, или начальниками зимовок в период
отсутствия транспортных связей с зимовками, подозреваемые содержатся в
помещениях, которые определены указанными должностными лицами и приспособлены
для этих целей.
К сотрудникам мест содержания под стражей относятся лица рядового и
начальствующего состава органов внутренних дел, сотрудники учреждений и органов
уголовно-исполнительной системы, военнослужащие органов федеральной службы
безопасности, Пограничных войск РФ и Вооруженных Сил РФ, исполняющие обязанности
по обеспечению режима содержания под стражей.
На период исполнения обязанностей по обеспечению режима содержания под
стражей капитаны морских судов и начальники зимовок, а также уполномоченные ими
лица несут обязанности и пользуются правами, предоставленными законом
сотрудникам мест содержания под стражей (ст. 12).
В качестве потерпевшего в законе названы и близкие сотрудника места лишения
свободы или места содержания под стражей. Согласно постановлению Пленума
Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. № 1 "О судебной практике по делам об
убийстве (ст. 105 УК РФ)" к близким потерпевшему лицам, наряду с близкими
родственниками, могут относиться иные лица, состоящие с ним в родстве, свойстве
(родственники супруга), а также лица, жизнь, здоровье и благополучие которых
заведомо для виновного дороги потерпевшему в силу сложившихся личных отношений
(п. 6).
Как нами уже отмечалось, суть преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 321 УК
РФ, заключается в том, чтобы заставить осужденного, отбывающего наказание, либо
отказаться от выполнения режимных требований, либо отказаться в будущем от
содействия администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы.
Этого можно добиться как путем воздействия на него самого, так и на его близких.
Однако последние не названы в числе потерпевших от рассматриваемого
преступления. Думается, это пробел в законодательстве. В целях усиления
уголовно-правовой охраны деятельности соответствующих учреждений и органов
необходимо в число потерпевших по ч. 1 ст. 321 УК РФ включить и близких
осужденных, отбывающих наказание. Иная квалификация противоправного воздействия
на указанных лиц не будет отражать ни социальной направленности общественно
опасного деяния, ни его мотивации.
Объективная сторона преступления характеризуется альтернативно указанными
деяниями: а) применение насилия, не опасного для жизни или здоровья, в отношении
осужденного, сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей и
его близких; б) угроза применения насилия.
Характеристика первого деяния не вызывает каких-либо сложностей. Согласно
постановлению Пленума Верховного Суда РФ от 22 апреля 1966 г. № 31 "О судебной
практике по делам о грабеже и разбое" (с последующими изм. и доп.), под
насилием, не опасным для жизни и здоровья, следует понимать побои, причинение
легкого вреда здоровью, а также иные насильственные действия, связанные с
причинением потерпевшему физической боли либо с ограничением его свободы (п. 6).
Второе деяние выражается в угрозе применения насилия. В законодательстве
отсутствует ее понятие, в литературе же высказаны различные мнения как по ее
сути, так и по соотношению с другими видами насилия, в частности психического.
Так, Н. И. Панов исходит из того, что угроза — это психическое насилие,
выражающееся в опасном противоправном воздействии на психическую сферу
(подструктуру) человека, являющемся либо конечной целью действия виновного
(например, при угрозе убийством), либо "средством" ограничения или же подавления
воли потерпевшего и принуждения его к определенному (пассивному или активному)
поведению. Эту позицию разделяют многие специалисты.
Иначе считает Н. В. Стерехов. По его мнению, угроза — родовое понятие,
которое включает в себя запугивание причинением вреда различным благам личности,
распространением позорящих потерпевшего сведений. К психическому насилию он
относит исключительно угрозу применения физического насилия.
По Л. Д. Гаухману, угроза может включать в себя и физическое воздействие.
Данное утверждение он иллюстрирует следующим примером. Виновный подталкивает
потерпевшего в тамбуре вагона движущегося поезда к открытой двери, требуя
прекратить законную деятельность.
На наш взгляд, описанная ситуация свидетельствует также об информационном
воздействии. Главное здесь — не физические действия, заключающиеся в
подталкивании к дверям, а то, какую информацию они несут, как воздействуют на
психику человека.
Представляется, что необоснованно и утверждение, согласно которому угроза
может перейти (трансформироваться) в физическое насилие, если она приводит к
причинению вреда здоровью или жизни и виновный рассчитывал на такой результат.
На наш взгляд, психическое насилие отличается от физического не по
наступившим последствиям (они могут быть абсолютно одинаковы), а по механизму
причинения вреда здоровью. "Физическое насилие — это умышленное неправомерное
причинение физического вреда другому человеку против или помимо его воли путем
энергетического воздействия на органы, ткани или физиологические функции
организма потерпевшего". К энергетической группе способов относятся те виды
поведения, которые сопряжены или выражаются в физическом воздействии субъекта на
объект и предмет преступного посягательства (потерпевшего).
Некоторые авторы, определяя угрозу, исходят из двух критериев: а) из ее
принадлежности к психическому насилию и б) функциональной направленности.
Например, В. Ф. Караулов считает угрозу психическим насилием, применяемым к
потерпевшему в целях изменения его поведения в интересах угрожающего. По мнению
К. Л. Акоева, угроза — это выраженное любым способом намерение причинить вред
правоохраняемым благам.
Прав в этом случае А. Ю. Кизилов, утверждая, что стремление авторов
истолковать видовое понятие (угроза) через родовое (психическое насилие), более
широкое по объему, нарушает правила логики, поскольку при конструировании
дефиниции часть не может вводиться ранее целого, в противном случае определение
будет тавтологичным ("угроза — это психическое насилие…", "психическое насилие
состоит в угрозе…"). Не совсем верно сводить содержание угрозы к "выраженному
вовне намерению причинить вред". Действительные побуждения виновного зачастую
состоят не столько в желании причинить ущерб материальным благам потерпевшего,
сколько в стремлении вызвать у него чувство страха, тревоги, беспокойства.
Более адекватно отражает суть рассматриваемого понятия Н. В. Стерехов. Под
угрозой им предлагается понимать посягательство на свободу деятельности
гражданина, выражающееся в воздействии на волю потерпевшего посредством передачи
ему информации о решимости причинить существенный вред его интересам.
На наш взгляд, угроза, предусмотренная ст. 321 УК РФ, — это общественно
опасное информационное воздействие на осужденного, сотрудника места лишения
свободы или места содержания под стражей либо его близких, в результате которого
потерпевший оказывается в состоянии выбора: продолжать выполнять требования
режима, оказывать содействие администрации учреждения или органа
уголовно-исполнительной системы, осуществлять служебную деятельность, осознавая
возможность реализации угрозы и причинения вреда (ради одного правоохраняемого
блага жертвовать другим), либо подчиниться угрожающему, стать исполнителем его
воли, пренебречь своими обязанностями. При этом, надо заметить, возникает не
только нравственная парадигма. Для сотрудника указанных учреждений ситуация куда
сложнее. Последний вариант поведения означает, что потерпевший в силу угроз сам
причиняет вред нормальной деятельности учреждений уголовно-исполнительной
системы.
Следует подчеркнуть, что информационный характер угрозы отражает ее
специфику, хотя, наряду с этим, она характеризуется еще рядом признаков, к
которым относятся: содержание; блага, относительно которых осуществляется
угроза; наличность; реальность.
Информационность угрозы предопределяет ее персонифицированность. Иначе
говоря, она должна быть адресована конкретному лицу, изменения поведения
которого добивается виновный таким образом, и это лицо способно воспринимать
данную угрозу. В противном случае исключено воздействие на психику человека.
Поэтому ошибочным представляется утверждение, что угроза будет представлять
собой психическое насилие и тогда, когда она по причинам, не зависящим от
угрожающего, не была либо не могла быть воспринята лицом — адресатом угрозы.
Указанные ситуации, думается, надо оценивать по правилам негодного покушения.
Содержание угрозы в преступлении, предусмотренном ст. 321 УК РФ, — применение
насилия. Характер насилия при этом закон не указывает. В литературе по этому
поводу высказано по существу единое мнение: в этом случае речь идет как об
угрозе причинения вреда здоровью любой тяжести, так и об угрозе убийства. Таким
образом, содержание угрозы ограничивается возможным причинением физического
вреда.
Криминализируя угрозу, как нам представляется, законодатель, во-первых,
непоследователен, во-вторых, за пределами уголовно-правового регулирования
оставляет угрозу причинения вреда не менее ценным для потерпевшего благам и
законным интересам. Так, при вымогательстве угроза может выражаться в применении
насилия либо уничтожения или повреждения имущества, а также в распространении
сведений, позорящих потерпевшего или его близких, либо иных сведений, которые
могут причинить существенный вред правам или законным интересам потерпевшего или
его близких. Надо заметить, что это преступление менее опасное, чем
дезорганизация деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы, а имеет
законодательно определенный больший спектр воздействия на психику потерпевшего.
Конечно, аплицировать законодательное описание преступления, предусмотренного
ст. 163 УК РФ, без оговорок на анализируемое деяние, вероятно, нельзя. В
сочетании "угроза распространение сведений — отказ от исполнения служебных
обязанностей" последнее более значимо. Нельзя в угоду указанным личным интересам
приносить интересы службы. Здесь не возникает достаточного уровня коллизии
правоохраняемых благ, как при вымогательстве. Однако совсем не очевидно, что
данный вид угрозы не окажет желаемого для виновного воздействия на осужденного.
В ст. 296 УК РФ говорится об угрозе убийства, причинения вреда здоровью,
уничтожения или повреждения имущества. Стало быть, угроза причинения
имущественного вреда в отношении, скажем, судебного пристава-исполнителя, по
мнению законодателя, достигает уровня общественной опасности, необходимой для
криминализации, а то же самое деяние в отношении, допустим, сотрудника
учреждения уголовно-исполнительной системы, деятельность которого, в конечном
счете, также заключается в реализации судебного акта, только в более сложных,
специфичных условиях функционирования указанных учреждений, нет. Складывается,
как видим, довольно странная ситуация.
Но сказанным проблема не исчерпывается, и не только применительно к
рассматриваемому преступлению, но и к некоторым другим преступным деяниям,
выражающимся в угрозе причинения вреда правоохраняемым интересам личности
(например, по ст. ст. 296 и 318 УК РФ).
На практике встречаются виды угроз, по своему психическому воздействию не
уступающие, а в некоторых случаях во много раз превышающие криминализированные
виды угроз. Например, угроза похищения ребенка, изнасилования малолетней
девочки, эти же действия в отношении супруги, престарелых, больных родителей и
т.д. Ст. 119 УК РФ, содержащая общий состав уголовно наказуемой угрозы,
неприменима к указанным действиям, поскольку она предусматривает только два ее
вида — угрозу убийством и причинением тяжкого вреда здоровью.
Думается, в уголовном законодательстве, несомненно, образовался пробел,
который необходимо устранить, дополнив, в частности, ст. 321 УК РФ. Все
существующие и возможные в будущем виды угроз в законе предусмотреть невозможно.
В связи с этим необходимо, во-первых, в диспозиции нормы указать на угрозу
уничтожения или повреждения имущества, во-вторых, воспользоваться оценочным
понятием "угроза причинения существенного вреда правоохраняемым интересам
потерпевшего или его близких". В этом случае перечень возможных уголовно
наказуемых вариантов угрозы останется "открытым", и в то же время
правоприменитель получит необходимые ориентиры для уяснения сути вводимого
признака: речь идет только об интересах личности, охраняемых правом, и при этом
вред, причинить который угрожает виновный, является существенным. Последний
момент к тому же позволит учитывать конкретные обстоятельства совершения
преступления.
Практически важными являются такие признаки угрозы, как ее наличность и
реальность. Наличность угрозы означает, что она существует в объективной
действительности, а не является плодом воображения лица. Лишь объективный
критерий может свидетельствовать о наличии угрозы, а не субъективный, как
полагают некоторые авторы. Трудно, например, согласиться с Г. К. Костровым, что
существование угрозы, ее содержание и характер необходимо оценивать в пределах
опасений, возникших у потерпевшего. Таким образом, решение вопроса автор
полностью переносит в субъективную плоскость, без учета того, что адресат
угрозы — потерпевший "может обладать иногда не в меру повышенной чувственностью
и преувеличивать предполагаемую опасность".
Поэтому прав Э. Ф. Побегайло, считающий, что при оценке существования угрозы
надо исходить из объективных оснований, "субъективное же ее восприятие
потерпевшим играет подчиненную роль".
Реальность угрозы есть не что иное, как ее способность вызвать у потерпевшего
убеждение в своей осуществимости. Н. И. Панов в связи с этим пишет:
"Следовательно, сама угроза с учетом форм и средств ее осуществления, а также
поведение виновного до и после угрозы должны обладать достаточно серьезной силой
убеждения, чтобы внушить потерпевшему опасения в том, что действия, которыми
угрожает виновный, будут осуществлены".
Признак реальности превращает угрозу из вида обнаружения умысла в уголовно
наказуемую категорию. В этом случае угрожающий не заботится о применении таких
средств внушения, которые бы создали у адресата угрозы опасения ее реализации,
не преследует цели изменения его поведения.
Признание угрозы реальной не зависит ни от того, была ли она объективно
реализуемой, ни от субъективной оценки ее осуществимости со стороны
потерпевшего, а также истинных намерений виновного. Например, осужденный
наставляет искуссно сделанный макет пистолета на сотрудника учреждения
уголовно-исполнительной системы и, угрожая причинением вреда здоровью,
высказывает незаконные требования. При оценке данной ситуации не имеет значения,
что из макета нельзя произвести выстрел, а в случае отказа сотрудника выполнить
требования угрожающего, последний не собирался их осуществить. Юридически
значимой в этом случае является возможность действий вкупе с обстановкой и
применяемым предметом воздействовать на психику потерпевшего так же, как и при
объективно реализуемой угрозе.
На этой позиции стоит и Пленум Верховного Суда РФ. В упоминавшемся
постановлении от 22 марта 1966 г. говорится (п.13), что если виновный угрожал
негодным оружием или имитацией оружия, например, макетом пистолета, игрушечным
кинжалом и т. д., не намереваясь использовать эти предметы для причинения
телесных повреждений, его действия следует квалифицировать как угрозу применения
насилия.
Специалистами предпринимались попытки определить признаки, свидетельствующие
о реальности угрозы. Думается, что это практически сделать невозможно, поскольку
данный признак относится к числу оценочных, устанавливаемых судом по
обстоятельствам конкретного дела на основе индивидуального криминологического
прогнозирования. В качестве соответствующих ориентиров для признания угрозы
реальной можно назвать следующие моменты: а) форма, характер, содержание и
интенсивность; б) обстановка; в) наличие оружия или предметов, используемых в
качестве таковых; в) агрессивный характер поведения; г) причины, побудившие
угрожающего действовать подобным образом; д) предшествующие взаимоотношения; е)
количество угрожающих, их характеристика и т. д.
Надо сказать, в последнее время высказываются предложения отказаться от учета
признака реальности при определении угрозы, наказуемой в уголовно-правовом
порядке. Остановимся на двух точках зрения. Так, В. И. Зубкова полагает, что
коль скоро в ряде случаев реальность угрозы либо невозможно доказать, либо
деяние, в котором она проявляется, трудно отграничить от приготовления или
покушения на совершение другого преступления, то целесообразно вообще ее не
принимать во внимание.
С. Н. Тулин приводит иные доводы. Он полагает, что уголовная ответственность
за угрозу, не являющуюся реальной, оправдана, если она адресована представителю
власти, который подлежит привилегированной охране.
Вряд ли можно согласиться с этими утверждениями. В первом случае приводимые
аргументы не затрагивают сущности угрозы, находятся не в области уголовного
права, а, скорее, криминалистики и уголовного процесса, во втором случае
ошибочными являются утверждения о привилегированности чьей-либо охраны, на что
мы уже указывали. Кроме того, принятие данных предложений фактически привело бы
к необоснованному расширению границ действия закона, объективному вменению.
Преступления, предусмотренные ч. 1 и 2 ст. 321 УК РФ, имеют формальный состав
и считаются оконченными с момента совершения указанных в законе действий.
С субъективной стороны рассматриваемое деяние характеризуется прямым умыслом.
В ч. 1 ст. 321 УК РФ указаны цель и мотив совершения преступления:
воспрепятствовать исправлению осужденного или из мести за оказанное содействие
администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы.
В ч. 2 данной статьи цель совершения преступления не зафиксирована. Если
следовать буквальному толкованию уголовно-правовой нормы, то следует признать,
что совершение указанных в законе действий в отношении сотрудника места лишения
свободы или содержания под стражей образует состав рассматриваемого преступления
и при отсутствии цели дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих
изоляцию от общества. Однако это будет противоречить сути уголовно-правового
запрета. Во избежание расширительного толкования закона и в целях устранения
возникшего противоречия между названием статьи и содержанием ее диспозиции
следует внести уточнения в ч. 2 ст. 321 УК РФ.
Субъект рассматриваемого преступления общий, им может быть не только
осужденный, но и любое другое лицо, достигшее возраста 16 лет.
С. осужден по ч. 2 ст. 321 УК РФ за то, что он, выполняя просьбу своего
брата, отбывающего наказание в исправительной колонии, применил в отношении
сотрудника колонии К., якобы несправедливо относившегося к осужденному, насилие,
не опасное для жизни и здоровья, требуя при этом от потерпевшего, чтобы "он
оставил в покое брата".
Осужденные, отбывающие наказание в воспитательных колониях, не достигшие
возраста 16-ти лет, не могут нести ответственность по рассматриваемой статье.
Действия, совершенные указанными лицами, подлежат квалификации по статьям о
преступлениях против личности.
Согласно ч. 3 ст. 321 УК РФ, ответственность наступает "за деяния,
предусмотренные частями первой и второй настоящей статьи, совершенные
организованной группой либо с применением насилия, опасного для жизни или
здоровья". Сопоставление данной части статьи с указанными частями, на наш
взгляд, наглядно показывает ее несовершенство. Если еще можно себе представить
насилие, не опасное для жизни и здоровья, примененное организованной группой
лиц, то это невозможно сделать в отношении следующих сочетаний, допускаемых
редакцией анализируемой нормы:
1) применение насилия, не опасного для жизни и здоровья (ч. 1 и 2), с
применением насилия, опасного для жизни и здоровья (ч. 3);
2) угроза применения насилия (ч. 1 и 2) с применением насилия, опасного для
жизни и здоровья (ч. 3).
Уже одно это, думается, свидетельствует о необходимости суброгации
уголовно-правовой нормы.
Содержание признаков ч. 3 ст. 321 УК РФ в литературе по существу раскрывается
одинаково. В соответствии со ст. 35 УК РФ преступление признается совершенным
организованной группой, если оно совершено устойчивой группой лиц, заранее
объединившихся для совершения одного или нескольких преступлений.
В упоминавшемся выше постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 22 марта
1966 г. содержится определение насилия, опасного для жизни и здоровья. Оно
признается таковым в тех случаях, когда было сопряжено с причинением легкого,
средней тяжести или тяжкого вреда здоровью, либо когда насилие не повлекло
причинение вреда здоровью потерпевшего, но ставило его жизнь или здоровье под
угрозу опасности причинения такого вреда.
Причинение смерти не охватывается понятием насилия, опасного для жизни и
здоровья. Оно требует самостоятельной квалификации. В упоминавшемся
постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. "О судебной
практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)" указывается (п. 19): "Убийство
сотрудника места лишения свободы или места содержания под стражей либо
осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за исполнение
им общественных обязанностей, совершенное лицом, отбывающим наказание в виде
лишения свободы или содержащимся под стражей, надлежит квалифицировать, помимо
соответствующей части ст. 105 УК РФ, по ст. 321 УК РФ, предусматривающей
ответственность за дезорганизацию нормальной деятельности учреждений,
обеспечивающих изоляцию от общества".
В литературе же обычно указывается, что в зависимости от потерпевшего
применению подлежат ст. ст. 105 или 317 УК РФ. В целом, как нам представляется,
это более точная рекомендация. Но ко всем ли ситуациям причинения смерти при
дезорганизации деятельности учреждений уголовно-исполнительной системы она
применима?
В случае, если оказывается потерпевшим сотрудник места лишения свободы или
места содержания под стражей, квалификация деяния возможна либо по ч. 2 ст. 105
УК РФ как убийство лица в связи с осуществлением им служебной деятельности, либо
по ст. 317 УК РФ как посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного
органа. В том случае, если деятельность сотрудника места лишения свободы или
места содержания под стражей не была связана с охраной общественного порядка или
обеспечением общественной безопасности (например, главный бухгалтер учреждения
или врач, имеющие специальные звания, т. е. относящиеся к числу сотрудников
уголовно-исполнительной системы) в учреждениях уголовно-исполнительной системы,
то действия виновного подпадают под признаки ч. 2 ст. 105 УК РФ (при наличии
других обязательных признаков), если же убийство преследовало цель
воспрепятствования законной деятельности указанных лиц по охране общественного
порядка и обеспечению общественной безопасности в исправительных колониях,
арестных домах и следственных изоляторах (например, при предотвращении или
пресечении противоправных посягательств), то их надлежит квалифицировать по ст.
317 УК РФ.
Однако в связи с этим встает другой вопрос: какой частью ст. 321 УК РФ будет
охватываться подобное деяние, коль скоро имеет место совокупность преступлений?
Согласно постановлению Пленума Верховного Суда СССР от 22 сентября 1989 г. № 9
"О применении судами законодательства об ответственности за посягательства на
жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников, а также
военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного
порядка", под посягательством на жизнь следует понимать как убийство, так и
покушение на него. Оно образует оконченное преступление независимо от
наступления преступного результата (п. 5). Любое возможное решение (квалификация
по ч. 2 или 3 ст. 321 УК РФ) будет, скорее, вынужденным, чем отражающим
юридическую сущность содеянного и хотя бы потому, что у виновного не было умысла
на насилие, его действия были направлены на лишение жизни потерпевшего.
К тому же, вряд ли можно признать допустимым положение, в соответствии с
которым одни и те же действия, совершенные по тем же мотивам и с той же целью,
подлежат различной правовой оценке либо как преступление против жизни (ч. 2 ст.
105 УК РФ), либо как преступление против порядка управления (ст. 317 УК РФ).
Например, лишение жизни начальника отряда колонии в связи с осуществлением
воспитательных мероприятий или в связи с пресечением нарушения режимных
требований, поскольку первые действия не относятся к деятельности по охране
общественного порядка и обеспечению общественной безопасности, а вторые можно
признать таковыми.
Но более сложная ситуация возникает при оценке аналогичных действий,
совершенных в отношении осужденного. Вполне понятно, что здесь речь может идти
только о совокупности дезорганизации деятельности учреждений
уголовно-исполнительной системы и преступления против жизни.
В соответствии со ст. 321 УК РФ возможно убийство осужденного: а) с целью
воспрепятствовать его исправлению и б) из мести за оказанное им содействие
администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной системы.
Лишение жизни по указанному мотиву, на наш взгляд, можно относить к убийству
в связи с выполнением общественного долга (п. "б" ч. 2 ст. 105 УК РФ), как и
рекомендуется Пленумом Верховного суда РФ. В этом же постановлении Пленума
Верховного Суда РФ от 27 января 1999 г. "О судебной практике по делам об
убийстве (ст. 105 УК РФ)" указывается (п. 6), что под выполнением общественного
долга следует понимать осуществление гражданином как специально возложенных на
него обязанностей в интересах общества или законных интересах отдельных лиц, так
и совершение других общественно полезных действий (пресечение правонарушений,
сообщение органам власти о совершенном или готовящемся преступлении либо о
местонахождении лица, разыскиваемого в связи с совершением им правонарушений,
дача свидетелем или потерпевшим показаний, изобличающих лицо в совершении
преступления, и др.).
Убийство осужденного с целью воспрепятствовать его исправлению по
действующему законодательству подпадает под признаки ч. 1 ст. 105 УК РФ
(выполнение режимных требований, отказ от традиций преступного мира и т. д.
трудно признать выполнением общественного долга; это входит в обязанности
осужденного, отбывающего наказание.
Таким образом, надо признать, что уголовный закон не обеспечивает одинаковую
уголовно-правовую охрану жизни осужденного.
Выход из создавшегося положения видится в создании специальной
уголовно-правовой нормы, предусматривающей ответственность за лишение жизни
сотрудника уголовно-исполнительной системы и осужденного при совершении
действий, дезорганизующих деятельность учреждений, обеспечивающих изоляцию от
общества.
Указанными моментами не исчерпываются проблемы законодательной регламентации
рассматриваемого преступления.
Статья 771 УК РСФСР предусматривала ответственность за организацию в местах
лишения свободы группировок или активное участие в них (данный признак, как было
показано, имеется в законодательстве ряда других стран). В ст. 321 УК РФ эти
действия не указаны, чем, по нашему мнению, во-первых, уменьшен
предупредительный потенциал уголовно-правовой нормы, во-вторых, создана
ситуация, при которой создание таких группировок в учреждениях
уголовно-исполнительной системы, представляющее большую опасность для
нормального их функционирования, остается вне сферы уголовного права. "Между
тем, — пишет А. В. Бриллиантов, — не секрет, что в местах лишения свободы
преступные группировки играют весьма значительную роль. Их лидеры не только
устанавливают и обеспечивают соблюдение осужденными неформальных правил
поведения, но и пытаются воздействовать на поведение администрации
исправительных учреждений, в том числе иногда и путем организации посягательств
на жизнь и здоровье сотрудников администрации. Лидеры и подчиненные им
преступные группировки в местах лишения свободы организуют связь с членами
преступных организаций, находящимися на свободе, поступление в места лишения
свободы денег, алкоголя, наркотиков, участвуют в организации совершения
преступлений за пределами исправительных учреждений. Нередко они вершат суд и
расправу над осужденными, не подчиняющимися их правилам поведения. Все
перечисленные и иные действия преступных группировок в учреждениях,
обеспечивающих изоляцию от общества, крайне отрицательно воздействуют на
нормальную работу этих учреждений".
Статья 210 УК РФ, предусматривающая ответственность за организацию
преступного сообщества (преступной организации), содержит указание на
специальную цель — совершение тяжких или особо тяжких преступлений. Подобные
организации в исправительных колониях, как правило, создаются с иной
целью — установления контроля над поведением осужденных, насаждения собственного
порядка и т. д. Следовательно, они не подпадают под признаки указанной статьи.
Вряд ли такое положение отвечает требованиям обеспечения надлежащей деятельности
исправительных учреждений. Думается, что организация преступных группировок в
учреждениях, обеспечивающих изоляцию от общества, или активное участие в таких
группировках следует признать самостоятельным видом преступления,
предусмотренного ст. 321 УК РФ.
Изложенное позволяет предложить следующую редакцию ст. 321 УК РФ:
"Статья 321. Нарушение деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от
общества
1. Угроза убийством, насилием, уничтожением или повреждением имущества либо
причинением иного существенного вреда правоохраняемым интересам в отношении
сотрудника исправительного учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества, или
его близких в целях воспрепятствования его законной деятельности или из мести за
такую деятельность, а также в отношении осужденного, содержащегося в указанном
учреждении, или его близких с целью воспрепятствовать его исправлению или из
мести за содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной
системы, —
наказывается…
2. Применение насилия, не опасного для жизни и здоровья, в отношении лиц,
указанных в части первой настоящей статьи, совершенное с той же целью и по тем
же мотивам, -
наказывается…
3. Применение насилия, опасного для жизни и здоровья, в отношении лиц,
указанных в части первой настоящей статьи, совершенное с той же целью и по тем
же мотивам, а равно создание в учреждениях, обеспечивающих изоляцию от общества,
группировок или активное участие в них, -
наказывается…
4. Убийство сотрудника учреждения, обеспечивающего изоляцию от общества, или
его близких в целях воспрепятствования его законной деятельности или из мести за
такую деятельность, а также осужденного, содержащегося в указанном учреждении,
или его близких с целью воспрепятствовать его исправлению или из мести за
содействие администрации учреждения или органа уголовно-исполнительной
системы, — наказывается…".
Контактные телефоны:
7 (095) 450-16-02 (раб.)
Друзин Анатолий Иванович
7 (095) 244-87-97 (раб.)
Чучаев Александр Иванович
Copyright © 1994-2016 ООО "К-Пресс"
Home
Поиск
Издания
Контакты
